К зданию консулата вели переплетенные извилистые дорожки, очертания которых соответствовали траекториям небесных тел: Макрагга, Ардиума, Лафиса, Тулиума, Мортендара и Нова-Тулиума. Их мраморные воплощения стояли в фонтанах, а вдоль троп тянулись тисовые заросли, настолько высокие и плотные, что они образовывали стены лабиринта.

В утренних сумерках затрещали очереди из автокарабинов.

Командуя жестами, я направил по одной когорте в обход с разных сторон лабиринта, после чего приказал последнему отряду сопровождать меня и устремился вперед по центральной оси — «орбите» Нова-Тулиума.

На полпути к Палате навстречу мне выскочил вражеский солдат, который уже успел сорвать с мундира знаки различия и покачивался, явно перебрав с выпивкой. В волосах у него застряли листья. Шатаясь, он направился в мою сторону, кое-как держа оружие, и за ним последовали еще трое бойцов, настолько же неряшливых и нетрезвых.

Первый из противников, невероятно могучий и крепко сложенный, напоминал великана-людоеда, и автокарабин выглядел нелепо в его громадных кулаках. Захохотав, он вскинул оружие и побрел вперед, но, как только подошел ближе и отчетливо рассмотрел меня, оступился и побледнел.

— Владыка Жиллиман… — пробормотал здоровяк. Ухмылка сползла с его лица.

Поодаль лежали трупы — убитые охранники моего отца. Передо мной стоял мерзавец, предавший свой народ и честь мундира. Он стал убийцей.

А потом этот кретин, ошеломленный моим появлением, даже попытался отсалютовать мне.

Прошагав к солдату, я выхватил широколезвый меч и обезглавил его.

Пьяные бойцы позади великана так опешили, что застыли на пару секунд. Затем, словно очнувшись, принялись неуклюже наводить автокарабины.

Вытащив лазпистолет, я плавно повел рукой и перестрелял их всех. Изменники рухнули на дорожку с дымящимися отверстиями между глаз.

Несколько мгновений, пока тела не перестали дергаться, я стоял с оружием наготове, ожидая нападения новых врагов. Таковых не оказалось. Я кивнул своей когорте, и мы двинулись мимо мертвецов к фасаду здания.

На его ступенях шла ожесточенная перестрелка. Растрепанные солдаты вроде тех четверых, которых я прикончил минутой ранее, пригибались на верхней площадке и палили наугад по другой группе бойцов, укрывавшихся внизу за перевернутым автомобилем с оторванными дверями. Из-под капота грузовой машины валил дым, мешавший разглядеть силуэты тех, кто вел огонь из-за ее остова.

Тут же от стен начали отлетать осколки кладки — со стороны лабиринта приближался третий отряд, не жалеющий боеприпасов.

Мне требовалось разобраться в ситуации, и я жестом запретил подчиненным стрелять без команды.

Люди на ступенях, оборонявшие двери, громко матерились пьяными голосами, поэтому их следовало считать предателями. Истинные сыны Макрагга никогда не опустились бы до такого поведения. Что касается бойцов возле грузовика, то пелена копоти мешала понять, кто они — другие мятежники или солдаты моего отца.

Вопрос утратил важность после того, как по саду промчалась ракета, выпущенная со стороны лабиринта. Прямым попаданием она превратила автомобиль в столп ослепительного пламени.

На меня понесся вихрь искр и осколков. Мои подчиненные пригнули головы, но я не двигался с места, глядя в яркий огонь. Еще на десятом году жизни я понял, что во всем мире почти ничто не способно причинить мне вред, но не стал распространяться об этом. Правда о моих настоящих возможностях потрясла бы даже Конора. В тех редких случаях, когда чему-то удавалось пробить верхний слой моей кожи, рана затягивалась за считаные секунды прямо у меня на глазах. Только время покажет, что это — благословение или проклятие.

От пылающего грузовика разбредались люди в горящей одежде. Не уделяя им внимания, я поднял пистолет и направился к лестнице.

Нетрезвые солдаты так увлеклись насмешками над живыми факелами, что заметили меня не сразу, а когда все же увидели, то пришли в замешательство, как и их товарищи в лабиринте. Одна половина столицы ненавидела меня, вторая почитала, как святого, но ни один человек в городе Макрагг не выдержал бы моего взгляда.

Хмельные бойцы еще решали, как отреагировать на мое появление, когда я проделал им дырки в черепах. Тела изменников распластались на верхней площадке, их оружие со стуком попадало на скалобетон.

Взмахом руки я приказал своей когорте атаковать группу, бегущую из садового лабиринта. Мои солдаты уже собирались открыть огонь, когда в дыму прогремел знакомый голос:

— Робаут, не стреляй!

— Галлан! — крикнул я в ответ и кивком головы велел своим людям опустить оружие.

Мы с Галланом обнялись, после чего он, отстранившись, покачал головой и с блеском в глазах произнес:

— Как хорошо, что ты вернулся!

Галлан, один из двух консулов Макрагга, наряду с моим отцом обладал титулами владыки-тетрарха в сенате и старшего магистрата законодательного собрания. Выглядел он внушительно: крупный величавый мужчина, нисколько не согбенный годами. Головой он доставал мне почти до груди, а золотой шлем и церемониальную кирасу носил с уверенностью человека, рожденного править. Большинство жителей планеты в его присутствии склонили бы головы и утратили дар речи.

Указав на побоище, я спросил:

— Чья эта работа?

Консул хмуро взглянул на мертвецов и догорающий грузовик.

— Тех, кому это в итоге сильнее всего навредит. Людей, которым твой отец намеревался помочь реформами. Идиоты, они взяли дело в свои руки…

В здании прогромыхали взрывы, настолько мощные, что земля у нас под ногами сотряслась, а мои солдаты вздрогнули.

Обернувшись, мы увидели стену огня, языки которого взмывали по колоннам и вырывались из окон, разбрасывая по саду обломки кладки. Я скомандовал бойцам рассредоточиться и держать пылающую Палату на прицеле.

— Мой отец там?

Галлан кивнул.

— Он несколько часов сдерживал натиск черни, но минут тридцать назад все стихло.

— Я пытался связаться с ним по воксу с того момента, как въехал в город. Ответа не получил.

— Тогда нам нужно спешить, — отозвался консул и зашагал к ступеням, готовя оружие к бою.

Передатчик у меня на горжете затрещал: поступили известия от других когорт. Они встретили сопротивление с обоих торцов здания, и сейчас враг прижимал их сокрушительно мощным огнем.

— Удерживайте позиции, я сам разберусь. Следите, чтобы никто не выбрался с территории.

Вестибюль больше напоминал скотобойню: на статуях бывших консулов висели тела, пол потемнел от пролитой крови. Мы с Галланом замерли, пораженные жутким зрелищем.

— Как они могли? — прошептал консул. — Да еще в таком месте?

Я лишь покачал головой, стараясь усмирить растущую ярость.

Мы устремились вперед, целясь в каждую тень, и добрались до громадной двойной лестницы, ведущей в парадные залы наверху. Галлан выбрал один пролет, я — другой, мои солдаты разделились и последовали за нами.

Когда мы оставили позади половину ступеней, из дверного проема в конце лестницы по нам открыли огонь. Неприятели носили мундиры дворцовой стражи, но, как и бунтари снаружи, уже сорвали свои знаки различия.

Перила разлетелись на куски прямо у меня под пальцами, и я, резко отдернувшись, гулко ударился о стену, после чего ответил врагу шквалом лазерных лучей, рассекших полумрак.

Консул ринулся к двери, прыгая через две ступеньки и паля в темноту. Мои бойцы тут же поддержали его, устроив ад кромешный из шума и вспышек света. Все вокруг заволокло клубами алебастровой крошки.

Раздались крики, глухие удары, и атака противника захлебнулась.

Выпрямившись, я бросился вверх по лестнице и ворвался в проем сразу за Галланом.

Мы попали в какую-то длинную галерею, увешанную гобеленами и заваленную трупами.

В меня выпалили из дробовика, но я увернулся — картечь разнесла дверную раму — и уложил стрелка лазразрядом в голову. Галлан углубился в пороховую мглу, быстро нажимая на спуск, и прикончил еще нескольких мятежников. Я запрыгнул на мраморный стол, поставленный по центральной оси галереи, и добил горстку неприятелей, пропущенных консулом.